Путешествие в чудетство - Михаил Яснов

До этого долгие годы Лейкин работал геологом в Западной Сибири. Писал киносценарии — самый, пожалуй, известный из них превратился в фильм Юрия Мамина «Бакенбарды». Издавал «взрослые» книги стихов. Начал — безусловно, благодаря работе с начинающими поэтами — писать для детей. Печатался и печатается в детской периодике. Наконец-то в 2013 году вышла его отдельная детская книжка «Привет от носорога». Лейкин не очень грустит по поводу малопечатания: лишь бы писалось, а там — посмотрим…

Как-то раз у него должен был состояться творческий вечер — с поэтами такое нет-нет да и случается. Накануне мне позвонил наш общий друг-журналист (он собирался написать об этой встрече) и попросил: «Вспомни, пожалуйста, четыре строчки, по которым можно было бы сразу узнать нашего товарища Славу!» И мне на память тут же пришло лейкинское четверостишие «Где справедливость?»:

Кричала мама: «Просто безобразие!Сплошные тройки! Где разнообразие?!»Когда же я принёс разнообразие,Она опять кричала: «Безобразие!..»

Рискну процитировать несколько абзацев из предисловия, которое мне довелось написать к его «взрослой» книге «Герой эпизода»:

«Лейкин начинал реалистом советской эпохи — сегодня в том, что он пишет, больше всего от поэтики и эстетики барокко.

Интерес к барокко как к таковому сопровождал нашу жизнь все 70-е — 80-е годы — неспроста именно в эту эпоху так обильно издавались поэтические антологии европейского XVII века.

Поэзия барокко с её подспудным трагизмом, с её эмблематикой, оксюморонами и повышенным интересом к собственно поэтической технике стала напрямую перекликаться с эсхатологическими настроениями читающей аудитории, её пристрастиями и жаждой нового. Не тоталитарные устремления классицизма, не революционный пафос романтизма — а именно причудливое, тайное и не всегда добронравное бунтарство барокко оказалось созвучно гуманитарным настроениям общества, стоящего на пороге не только социальных, но прежде всего этических перемен.

Лейкин, начавший активно писать в шестидесятые, поразительно вписывается в параметры такого “низового” барокко, он занимается тем же самым, чем три столетия назад занимались его поэтические предки. У него барочный тип мировоззрения — он тщательно культивирует в себе дисгармонию мира, духовные страдания, иронический скепсис; он драматизирует реальность, он подчёркивает её суетность и по контрасту ищет свой рай в “языковых” фантазиях; он одновременно условен и конкретен, он играет в “сочетание несочетаемого”, в барочный концептизм — остроумное сопряжение далёких идей и образов; он пародирует и мистифицирует культуру, он превращает свои мимолетные переживания, а с ними и поэтическую речь в клубок конфликтов, увязывая эвфонические метафоры, игровые рифмы и замысловатый синтаксис с простодушными движениями неловкой и ранимой души. Он откровенно театрален — сколько у него сценок, диалогов и монологов, сценических эффектов на уровне ремарок и реплик из зала! Он откровенно книжен, воплощая одну из главных идей барокко о том, что мир — это книга, но в этой книге ему наиболее близки страницы, на которых печатаются кроссворды или рассказывается о редких формах стиха.

Барокко называют “трагическим гуманизмом”. Про стихи Лейкина можно сказать то же самое».

Как ни странно — про стихи для детей в той же мере, как и про взрослую лирику. С героями его школьных сценок всё время происходят «перевёртышные» приключения. Кто-то кинулся тряпкой в альбом для рисования — но герой не смущается и грязное пятно превращает в картину под названием «Темно», за что и получает пятёрку. Маленький плут, чтобы избавиться от очереди за вкусными пышками, кричит в коридоре: «Наших бьют!» — и спокойно шествует в пустую столовую. А вот недоумение: учитель пения упрекает ученика в том, что ему на ухо наступил мишка, в то время как он-то, наш герой, знает, что наступил — Сашка. А вот вопрос: если не бывать дома, куда будут задавать опостылевшие домашние задания? Наконец, такая философская ситуация — настоящая метафора школьной (да и не только) жизни:

Всё в сказке легко: богатеет батрак,Рыбёшка из золота ловится,О землю ударится Ваня-дуракИ молодцем добрым становится.

А в жизни — глядишь: то без рыбы улов,То молодцы стали недобрыми.О землю ударился Вася Козлов, —Лежит с перебитыми рёбрами.

Лейкин пишет резко, жёстко, не гнушается просторечий, сленговых словечек и таких поэтических форм, которые свойственны серьёзным поэтическим медитациям. От такой сбивки взрослости и детскости рождается иронический стих, и Вячеслав Лейкин его культивирует с тщанием и оптимизмом. Но одновременно с этим вдруг в его стихи прокрадывается — тихо-тихо, но настырно — самая настоящая школьная лирика, как в стихотворении «Школа спит», которым я и хочу закончить эти заметки:

Школа спит.  Уснули парты.Спят охрипшие звонки.Кордильеры и КарпатыСпят на карте у доски.

Спят приборы, спят модели,Репродуктор не сипит…Неужели в самом делеБезмятежно школа спит?

Вдруг задвигалась доска,Говорит столу:— Тоска.Я, когда на мне не пишут,К сумасшествию близка.

Стонет парта у окна:— Мне сегодня не до сна.Мой ушёл с нечестной тройкой.Жутко жалко пацана.

— Успокойся, бога ради! —Закричала парта сзади. —Мой не может с двоек слезть,Всё равно в нём что-то есть.

Стол заметил с видом важным:— Что-то есть, пожалуй, в каждом.Головой качнул портрет:— Жаль, что в них чего-то нет».

Сразу все заговорили:— А мои опять сорили!— Мой в меня орехи грыз!— Мой на мне рисует крыс!

— У моих мученье прямо:Постоянно отстают.Очень сложная программа,Очень много задают.

— Ох! — сказали парты дружно, —Пожалеть их, бедных, нужно…Стол сердито, как на птиц,Зашумел на парты: — Цыц!

Ни к чему, — сказал он партам, —Сострадать с таким азартом.Год учебный пролетит,Кто вас, парты, навестит?

Эти Ани, Вани, Вити,Перейдя в соседний класс,Вас забудут. Так что спите.Им и нынче не до вас…

Партам жарко. Партам тесно.Спят. И только у окнаБормотанье: — Так нечестно,Жутко жалко пацана.

Спят буфет и раздевалка.Спит, поскрипывая, шкаф…Если нас кому-то жалко,Пусть жалеют. Стол неправ.

Большой и маленький